Это уже было. Заявление «от имени» – но в письменном виде и на компьютере. С использованием оборотов, которые в обычной речи в России никто не использует. Но имя другое. Раньше это был Литвиненко. Теперь – Юлия Скрипаль. Пора начинать беспокоиться?
Пару лет назад британские спецслужбы объявили набор русскоязычных специалистов. Со знанием истории, культуры, традиций. Видимо, не очень в этом преуспели. Иначе знали бы, что Россия – самая читающая страна. И у нас умеют не только читать, но вчитываться и делать выводы. Впрочем, «заявление Юлии Скрипаль», размещенное на сайте Скотланд-Ярда, не требует особого осмысления. Оно очевидно, как стихи Агнии Барто. В смысле, ребенок поймет. «Текст составлен так, чтобы подкрепить позицию британских властей и исключить любую возможность контакта Юлии с внешним миром», – усомнились в его подлинности в российском посольстве.
Публикация, говорят дипломаты, оставляет «больше вопросов, чем ответов» о судьбе Скрипаль-младшей. И лишь заинтересованность Лондона в «липе» вопросов не вызывает. Его официальным лицам сказать уже нечего. Вот они и решили сделать это от лица Юлии. Как-то же надо дальше юлить. Хотя, как только они сообщили, что выписали девушку из больницы на военную базу и перевели ее с постельного режима на казарменный, сразу можно было понять, что здесь что-то не так. И то лишь тем, кто не понял этого до сих пор.
Нельзя, правда, совсем исключать того, что спецслужбы действительно заботятся о безопасности важного свидетеля. Но тогда показали бы, что им есть, о ком заботиться. Если не всю Юлию, то ее руку. В смысле, почерк, а не часть тела. Но вместо этого – ровные и бесчувственные буквы компьютерного шрифта, а вместо живого слова – Word. Пожалуй, единственное, что можно принять за личный посыл Юлии – фразу «никто не говорит от моего имени». Дочь шпиона – знает, как шифровать информацию. «Все наоборот» – это первое, что должно прийти на ум после прочтения такой формулировки.
Но только не на ум тем, кто, скорее всего, и это продиктовал. Они, конечно, постарались. И даже перестарались. Тезис о «полном доступе к друзьям и семье», например, может означать, что и то, и другое она обрела в МI5 и МI6. Поскольку самые близкие ей люди после отца – двоюродная сестра и бабушка – доступа к ней не имеют. Не имеют его и российские дипломаты, которых опять же, как бы от Юли, попросили не беспокоиться. А был же еще и намек на последующие откровения. «Я пока не оправилась полностью от нервно-паралитического вещества, которое использовали против нас».
Было бы больше интриги, напиши она «нервно-паралитического вещества «новичок» А-234, произведенного в России, у которой были мотивы и возможности для того, чтобы использовать его против нас». Но и без этой развернутой конструкции видно, какой правильный, можно сказать, протокольный слог у обычной девушки, попавшей в необычные обстоятельства. У которой к тому же проблемы остаточного действия. Хотя по телефону своей сестре она сказала, что у нее все нормально и ничего не задето. Да ведь и выписали ее поэтому. Или списали?
Неизвестно, знаком ли их Борис Джонсон шапочно только с Достоевским или еще и с Пушкиным, но в самой читающей стране все знают, чем это все заканчивается. Вначале «я вам пишу, чего же боле», а затем – «но я другому отдана и буду век ему верна». Правда, в их сюжете это «затем», похоже, пока не наступило. Потому и предлагают они Юлию лишь в письменном виде, что она не готова вслух произнести то, что они ей напишут. Может, несмотря на всю силу их заботы, она все-таки помнит, что безопасней всего ей было именно в России. Там, по крайней мере, ее никто не травил. И не прятал.
Михаил Шейнкман
Свежие комментарии